Пароль — Родина - Лев Самойлов

— Не видать Гитлеру Москвы, как ушей своих. Не видать!

А этот фашистский белобрысый майор, которого они отвезли в Москву, оказался настоящим кладом. Командование просило передать партизанам большую благодарность за «языка» и поздравило с первыми успехами. Лиха беда начало!..

Но главное, что радовало и самого Лебедева, и всех партизан, — это указание Москвы готовиться к налету на немецкий гарнизон в Угодском Заводе и во всей боевой деятельности тесно взаимодействовать с передовыми частями Красной Армии. По сообщению Лебедева, в деревню Муковнино, находящуюся совсем недалеко от партизанской базы, скоро прибудут группы московских чекистов и «истребителей» и соединятся с партизанами для совместных действий.

— Вот это да! — радостно воскликнул Гурьянов и повернулся к Карасеву. — Не зря я тебе предлагал покумекать.

Действительно, Михаил Алексеевич не раз уже говорил Карасеву и Курбатову о том, что если для нападения на Тарутино нет достаточных сил и возможностей, то совершить налет на гарнизон в Угодском Заводе — дело вполне реальное. Уж очень Гурьянову хотелось побывать в родном ему райцентре, и не просто побывать, а и потрепать, а если удастся, то и уничтожить всю фашистскую сволочь, заполнившую ныне Угодский Завод.

— Ну что ж, — согласился Карасев. — Вот-вот подойдет подмога, совместно разработаем план… У тебя, Коля, все?

— Все… все…

Закончив деловую, так сказать, официальную часть своего доклада, Лебедев торжественным тоном заявил, обращаясь к Карасеву:

— А для тебя, Виктор, я имею особую новость, личную.

— Какую?

Карасев смущенно кашлянул и взглянул на улыбающегося Лебедева.

— А вот какую. Тебе присвоено очередное звание: старший лейтенант государственной безопасности. Поздравляю!

Партизаны тепло поздравили Карасева, а Илья Терехов, улучив удобный момент, шепнул командиру:

— Даст бог, и до генерала дослужимся.

Карасев рассмеялся и отмахнулся: «Да ну тебя, не об этом забота!»

Действительно, теперь росли настоящие заботы, увеличивалась ответственность. Инструкции и указания, переданные Лебедевым, были очень важными, можно сказать, первостепенными. Взаимодействие с частями, дравшимися на подступах к столице, подготовка к разгрому немецкого гарнизона, приход москвичей… Все это не только поднимало Карасева и его друзей по отряду в собственных глазах, они по-новому, с новой меркой и новой оценкой стали подходить ко всему, что делали и что им еще предстояло сделать. Теперь каждый из партизан чувствовал свой отряд не отдельной, изолированной маленькой кучкой народных мстителей, а составной частицей огромной армии советского народа, отстаивавшей от врага каждую пядь родной земли и готовившей завтрашний — неминуемый! — день победы.

Эти мысли и волновали, и радовали, и вдохновляли, И хотя партизаны Угодско-Заводского отряда, конечно, не знали всех планов и замыслов Ставки Верховного Главнокомандования, но они всем сердцем чувствовали, что час решительной битвы под Москвой приближается, и хотели в этой битве занять свое, пусть маленькое, но достойное место.

— Знаешь, Виктор, — сказал однажды Гурьянов, когда вместе с Курбатовым и Карасевым внимательно, в который раз, изучал карту Подмосковья. — Подмосковный фронт мне представляется стальной пружиной, огромной, тяжелой. Вот сжимается она, сжимается, а потом неожиданно развернется да как ударит!

В словах Гурьянова нашли отражение мысли, желания, мечты многих. Кто знает, может, все это сбудется и станет явью!.. Ведь вот она — Москва, Родина!..

Москва! Родина! Эти два слова звучали в сознании как призыв, как боевой пароль… В них ощущался высокий накал чувств, и главными из этих чувств, определявшими сейчас, в эти дни и часы, весь смысл жизни, были любовь и ненависть. Любовь к Родине и ненависть к врагу, к сотням, тысячам биберов, вторгшимся на родную советскую землю, чтобы опустошать ее, жечь, убивать и устанавливать проклятый «новый порядок».

Однако большие дела не должны были заслонять кропотливой, будничной, каждодневной работы партизанского отряда. И одним из первоочередных дел, намеченных партизанскими командирами, являлась расправа с Вишиным и Крусовым, с людьми, потерявшими честь и совесть, ставшими предателями своего народа.

Таня Бандулевич, Маруся Трифонова, Игорь Толпинский и, может быть, еще многие честные советские люди уже стали или могут стать жертвами предательства.

В коротком сообщении, только что полученном через партизанский маяк от Лаврова, назывались пока эти три фамилии: Бандулевич, Трифонова и Толпинский.

«Гноек ходит в форме гестаповца, рыскает по домам. Раньше, когда его искали после кражи фотографий, он тайно укрывался, а сейчас открыто посещает дом Крусова, такого же, как и он, гада и предателя».

Этими словами заканчивалось донесение Лаврова.

Гноек у Крусова. Это было ново, неожиданно и на многое проливало свет.

В партизанский отряд и раньше поступали сведения, что Крусов выслуживается перед немцами и выполняет разные поручения комендатуры. Бывший кулак, он уже не раз похвалялся, что теперь рассчитается «со всеми Гурьяновыми и его дружками». Пока до этого предателя просто «руки не доходили», но теперь, когда стало известно, что он скрывал у себя Саньку Гнойка, время пришло, медлить нельзя.

В глубоком молчании выслушали партизаны сообщение о гибели Бандулевич, Трифоновой и Толпинского. Марусю Трифонову и Толпинского знали немногие, но Таня…

Всем была знакома, дорога и близка эта приветливая светловолосая девушка, которая выросла-то почти на глазах. Однако тяжелее всех гибель девушек переживал Курбатов. Известие об их смерти словно придавило его. И без того худой, он еще больше сдал, будто почернел весь.

Александр Михайлович казнил себя за то, что согласился оставить Бандулевич в партийном подполье. К тому же сейчас, вместе с огромным горем и душевной болью, пришла и не давала ему покоя тревога о других оставленных в подполье людях.

Сколько труда и почти нечеловеческих усилий стоило создать конспиративную сеть, наладить явки, обеспечить заброску листовок, сводок Совинформбюро. С риском для жизни пробирались связные Курбатова к подпольщице Марии Жигачевой, еще недавно бывшей инструктором райкома. Эта пожилая женщина, похожая на усталую учительницу, кочевала по селам Трясского сельсовета, распространяла листовки с помощью брата, ставшего с согласия партизан старостой деревни Ступино, собирала ценные разведывательные данные.

Добирались связные и до Игоря Толпинского. Беспартийный учитель, он самоотверженно выполнял все задания райкома в деревнях Трубинского сельсовета, укрывал партизанских разведчиков и выходивших из окружения советских бойцов и офицеров и неоднократно помогал собирать для отряда продукты и теплые вещи. А теперь его уже нет. Погиб по доносу предателя.

В Белоусове работала Степанида Губанова, энергичная, резкая на слово ткачиха. Свое обещание Курбатову она выполняла смело и точно. Стоя на пороге избы, прохаживаясь по селу, обслуживая останавливавшихся на постой немцев, Губанова подсчитывала количество прошедших орудий, танков, выясняла расположение узлов связи. А по вечерам, навещая избы знакомых или «родственников», она рассказывала им правду о фашистских зверствах, поддерживала упавших духом, напоминала, что «Советская власть будет жить вечно, сколько бы фашисты ни лютовали».

В восемнадцати пунктах Угодско-Заводского района действовали подпольщики. И за всех за них сейчас болело сердце комиссара партизанского отряда Гурьянова и секретаря подпольного райкома Курбатова. Ведь каждый день, каждую минуту их подстерегали предательство, пытки, смерть.

Как быть?

Час спустя комиссар и командир партизанского отряда, уединившись в землянке, обсуждали, какие следует принять меры. Срочные меры! И командир, и комиссар сошлись на том, что не позднее завтрашней ночи надо разыскать и уничтожить предателей. С этим согласился и секретарь подпольного райкома. Промедление — смерти подобно.

Лучшие разведчики отряда Токарев и Исаев должны были сегодня же, в ближайшие часы, еще раз проверить и точно установить местопребывание обоих изменников и предупредить многих связных о необходимости соблюдать особую осторожность.

Рано темнеет в ноябре. Вокруг землянок выставлены многочисленные посты. Так уже заведено с первых дней пребывания партизан в лесу. На ночь — двойные посты, тройная бдительность.

Плохо спалось в эту ночь Александру Михайловичу Курбатову. События дня потрясли его, взволновали, лишили сна.

Набросив на плечи пальто, он вышел из землянки и увидел Колю Лебедева. Задумавшись, тот стоял возле дерева и курил в рукав ватника.

— Не спится? — Курбатов подошел ближе.